Рассуждая о «реальных кельтах», не стоит забывать и о том, что в действительности далеко не все из них владеют некогда родным кельтским языком. Так, из 700 тысяч ирландцев Северной Ирландии ирландским языком владеют не более 20 тысяч человек, в то время как все население этой территории составляет 1,7 миллиона человек. В подавляющем меньшинстве относительно всего населения Шотландии (5 млн. чел.) находятся кельты, владеющие гэльским языком (100 тыс. чел.). Из 3-миллионного населения Уэльса лишь 1/4 говорит по-валлийски. И, естественно, все кельты в наше время — двуязычны, и владеют английским языком не хуже самих англичан. Существуют ли в старейшей демократической стране мира институты, защищающие коренные этносы и их языки от исчезновения?

Безусловно, социальная мотивация престижности англо-саксонской культуры по сравнению с кельтской, историческая заданность англичан на унификацию культур, сложность происхождения шотландцев и лидирующие по всем показателям позиции Англии предопределили плачевное состояние кельтского вопроса в нынешней Великобритании. Но, с другой стороны, само появление Соединенного Королевства, его государственное устройство, получение независимости Ирландией в начале ХХ века в совокупности с изменением взглядов на этнические вопросы в конце того же столетия, позволили кельтам выжить и заставить государство считаться с их ролью.

Некоторые, достаточно архаичные, формы автономного устройства Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии заложены в самой организации Великобритании. Так, Шотландия — исторически отдельное королевство — считается находящейся «в унии» с английской монархией, имеет собственные геральдические символы, собственную судебную систему (независимую от английской), за ней лимитированы места в Британском парламенте. Валюта, распространенная на ее территории, именуется шотландским фунтом стерлингов (по сути — тот же английский фунт, но выпускаемый для нужд Шотландии). Региональная суборганизация Британского государства, сложившаяся исторически, привела к тому, что Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия представлены отдельными командами в УЕФА (европейская футбольная ассоциация), причем аж с конца XIX в. Единые сборные Великобритании по футболу и волейболу до сих пор отсутствуют даже для Олимпийских игр.

Северная Ирландия (Ольстер) обладала автономией в составе Соединенного Королевства начиная с 1921 г., за год до получения независимости Ирландской Республикой. Под автономией подразумеваются наличие собственного парламента, свое законодательство, судебная система, отдельная от Лондона бюджетно-финансовая сфера, а также, разумеется, символика. Однако после активизации террористов Ирландской республиканской армии (ИРА), требующих воссоединения Ольстера с Ирландией, в 1972 г. автономия Севера была прекращена, парламент распущен, и на всей территории была введена прямая власть Лондона. Только после подписания мирных соглашений в 1998 г. автономия Северной Ирландии была восстановлена.

Уэльс обладал наименьшей степенью самостоятельности в составе Британского государства. Помимо флага, герба и прочих символических явлений, ничто не отделяло Уэльс от Англии, если бы не два нюанса. Несмотря на полную унию Уэльса с Англией, историческое прецедентное право, сохраняющееся в Великобритании и в законодательной сфере, и в менталитете населения, способствовало обособлению Уэльса на уровне системы монархического правления: если правителем Англии является король (королева) в Лондоне, то правителем Уэльса считается наследный принц Королевства (который и носит титул принца Уэльского). Таким образом, на уровне монархии Уэльс — отдельная автономная единица, управляемая наследным принцем — т.н. принципалитет. Глава Уэльса, т.е. наследный принц Соединенного Королевства, в силу исторического прецедента обязан знать язык местного населения — валлийский. Таким образом, на монархическую систему обособления Уэльса накладывалась этно-языковая, и в этой системе оказалась заложена модель для будущей автономии.

В послевоенное время, и особенно активно с 1960-70-х гг., в Великобритании (как и во всей Западной Европе), происходит рост самосознания этнических меньшинств. Если описать вкратце, то основными причинами этого явились: крушение всемирных колониальных систем Британии, Франции, Голландии, Бельгии и т.д.; небольшой всплеск этнического сепаратизма в этих странах, случившийся во время Второй мировой войны под влиянием целенаправленной политики Гитлера; начало глобализационных процессов в экономике и политике, от которых в первую очередь страдают именно этнические меньшинства; начало массовой эмиграции в Европу выходцев из бывших колоний, сохранявших свои этнорелигиозные особенности, что было вызовом традиционной системе унификации культур, языков и религий в западно-европейских странах; наконец, активизация этнических террористов (ИРА, ЭТА и пр.) — как полагают, при финансировании спецслужб стран Восточного блока. В Великобритании движения за возрождение культуры кельтов очень быстро переросли в политические партии, в программах которых значились требования о независимости своих регионов от Лондона.

На создание Шотландской национальной партии (ШНП) и Уэльской националистической партии Лондон отреагировал введением поста министра по делам Шотландии. Скоро стало понятно, что кельтские националисты (в отличие от ИРА) не представляют угрозы для Британского государства в связи с тем, что их политическую платформу разделяли считанные проценты избирателей. Но даже и этих голосов хватило, чтобы регулярно проводить в Британский парламент депутатов от этих двух партий, начиная с 1974 г. — правда, в мизерном числе (от 2 до 10 депутатов от ШНП в разные годы, при том, что всего для Шотландии зарезервировано 72 места в палате общин, а общее число депутатов нижней палаты парламента — более 650). Это имело два последствия: с одной стороны, в Лондоне, и в Англии в целом, точка зрения националистов была услышана и принята к сведению со всеми вытекающими последствиями. С другой стороны, сепаратисты превратились из малозначительных региональных партий в общегосударственные, что способствовало отходу от радикальных идей в пользу умеренной политики, учитывающей интересы всего государства.

В конце1990-х гг., в первую очередь под влиянием необходимости мирного решения по Ольстеру, а также в силу необходимости привести управление страной в соответствие с нуждами времени, Лондон решился на постепенный демонтаж унитарного государства. Этот процесс в Британии именуется «деволюцией», и под ним понимается «распыление суверенитета центральной власти в пользу местных властей». В результате крайне спорной и опасной, но доказавшей свою своевременность, политики лейбористов, сепаратистские тенденции были «переведены в новое русло» — строительство собственных автономий. Таким образом, Лондон как бы сказал националистам: сначала попробуйте доказать свою жизнеспособность в рамках автономий, а уже потом требуйте большего.

В 1998–99 годы в Шотландии, Уэльсе и Северной Ирландии были избраны новые законодательные органы власти, образовавшие свои правительства. Что изменилось в связи с этим в положении коренных этносов этих территорий?

Главнейшим достижением региональной автономии Шотландии и Уэльса стало придание кельтским языкам здесь официального статуса (в Шотландии — в меньшей степени: в качестве одного из рабочих языков шотландского парламента и правительства). Таким образом, и валлийский язык, на котором разговаривает лишь 25% населения Уэльса, и даже гэльский язык, на котором говорят всего 2% населения Шотландии, получили защиту со стороны государства. Государство отныне обязано прикладывать усилия для того, чтобы способствовать применению этих языков в широких сферах жизнедеятельности, развивать образование, печатную деятельность и теле-радио-вещание на этих языках: в Уэльсе — повсеместно и без ограничений, а в Шотландии — ограниченно, но не только на севере, в областях распространения кельтского языка, но и в столице Глазго, включая парламент.

***

Какой урок из вышесказанного могут извлечь национальные меньшинства России? В британском опыте нам интересен региональный аспект. Как известно, крупнейший народ в Приволжском федеральном округе после русских — татары — практически лишен возможности развивать свой язык за пределами Татарстана, поскольку в России практически отсутствуют государственные механизмы по защите национальных языков за пределами автономных образований. С другой стороны, роль Татарстана по защите татарской культуры за пределами РТ сведена к символическому минимуму: как мы уже писали раньше, возможно, между Москвой и Казанью действовали некие негласные договоренности, выраженные формулой «…необходимо …при нынешней администрации …закрепить в договоре минимальный характер вмешательства Татарстана в дела татарской диаспоры в России» (директор Института этнологии В.А. Тишков). Если роль автономий в нынешнем политическом курсе Кремля подлежит нивелированию, то роль региональных федеральных округов — напротив, возрастает. Татары должны использовать свою многочисленность, обращение к примеру европейских этносов и региональный фактор для того, чтобы государство официально защитило татарский язык в тех федеральных округах, где они являются коренным (до прихода славян) населением, причем сделало бы это без оглядки на Татарстан. В ПФО, на наш взгляд, татары должны добиваться, с учетом шотландского и валлийского опыта, получения татарским языком статуса второго официального языка; участия в работе органов власти ПФО на уровне второго лица; а также, в перспективе, создания политических движений, отстаивающих интересы этноса и региона. Последнее, конечно, станет возможным только тогда, когда Москва «дорастет» в психологическом плане до уровня Лондона 1970-х годов, и перестанет опасаться своих граждан из числа национальных и религиозных меньшинств. И лишь после поворота с унификационной линии на путь «деволюции» российские регионы смогут обрести реальный вес в глазах своего населения, которое перестанет ездить на поклон в Белокаменную по каждому пустяку. Возможно, именно тогда сбудется мечта президента России о создании в нашей стране полноценного гражданского общества.

Аналитический центр нижегородских мусульман «Амаль»